«Музей, который горит, но не сгорает»: колумнист INTRO — о новом арт-пространстве «ЗИЛАРТ»

Одиннадцать лет назад я бродила по персональной выставке Вима Дельвуа в галерее Гари Татинцяна на Серебрянической набережной и была уверена, что это — самое невероятное выставочное пространство Москвы. Дом казался немыслимо современным, галерея с ее огромными окнами и просторными длинными белыми залами легко притворялась парижской или нью-йоркской (впрочем, где еще обосноваться нью-йоркскому дилеру, как не тут). Тогда из больших центров современного искусства у нас был фактически один «Гараж», недавно переехавший в Парк Горького и еще ожидающий своего здания Рэма Колхаса. В Париже еще не существовало Fondation Louis Vuitton и музея коллекции Пино, в Милане — Fondazione Prada. Словом, «мир был еще таким новым, что многие вещи не имели названия и на них приходилось показывать пальцем» (Габриэль Гарсиа Маркес).

Все это казалось отдаленным будущим — а ажурный стальной самосвал Дельвуа уже был, сверкал, как невозможный арт-объект из какой-то другой реальности. О том, что через одиннадцать лет этот самосвал будет стоять уже не в белом кубе галереи, а на площади перед огромным медным музеем, задавая тон целому району Москвы, я тогда точно не думала.

Теперь это будущее называется «ЗИЛАРТ» — музейно-выставочный центр в одноименном квартале на месте бывшего завода ЗИЛ. Институцию создали коллекционеры Андрей и Елизавета Молчановы: их личное собрание произведений формировалось около 25 лет — уже в третьем тысячелетии. Удалось собрать более 8000 работ, от русского авангарда и советского неофициального искусства до актуальной живописи, скульптуры, фотографии, инсталляций и даже коллекции традиционного искусства Тропической Африки. Теперь, в соответствии с дао мецената и филантропа, супруги открыли двери нового музея и вместе с ними новую главу в истории современного искусства России.

У музея нет постоянной экспозиции, принцип скорее передвижнический. Работы коллекции собираются в экспозиции разной конфигурации, меняя контекст и обрастая смыслами, создавая новые диалоги. Художественный консультант — Александр Боровский из Русского музея, и уже по первым выставкам видно, что это никак не «музей при жилом комплексе», а серьезный игрок.

Здание площадью более 13 000 м² спроектировано Сергеем Чобаном и бюро SPEECH: почти идеальный куб, обшитый медными панелями и стеклом. Фасад обещает темнеть и патинироваться — редкий для Москвы жест «старения» не только домов, но и культурных институций. Причем здесь старение спрогнозировано, спроектировано, осознано: своего рода управляемый занос во времени. Внутри — четыре уровня выставочных залов, детское интерактивное пространство, музейный магазин, конференц-зал и ресторан Remy Kitchen Bakery.

Первое впечатление — гигантский атриум, который ощущается скорее как внутренняя площадь города: ты все еще «на улице», но улица вдруг заполняется теплым медным светом. В архитектуре есть понятие «второй свет», когда второй этаж сделан не на полную площадь помещения, оставляя высокие потолки пространству первого этажа. Здесь же получился пятый свет, так как атриум протянулся вверх на все пять этажей, до самого (еще одна аллегория) «пятого неба». В атриуме встречают зиловский лимузин, холодильник с замочком — привет коммунальному прошлому, а еще — технологичный гардероб, где ваши пальто ждет автоматизированная карусель, которую отлично видно со стойки — музей тоже начинается с вешалки.

В реальности такого не бывает — есть только пожарный выход, дверь для срочной эвакуации, а не для неторопимого входа. Это крайняя мера: маршрут, которым ты пользуешься, только если все пошло не по плану. Но в искусстве действуют иные законы, привычные правила жизни как бы приостанавливаются. Музей современного искусства — ровно такое место: сюда приходят за тем, чтобы выйти из привычных планов и инструкций. В этом смысле «пожарный вход» — мой личный оксюморон и способ обозначить место, где обычная логика чуть смещена, и именно благодаря этому мы получаем возможность видеть и чувствовать что-то новое.

Огненно-медный фасад нового музея «ЗИЛАРТ» только подталкивает к этой метафоре. Здание на бульваре Братьев Весниных выглядит так, будто его однажды охватило пламя и оно навсегда застыло в этом цвете. И в этом есть что-то очень точное: в современном искусстве пожар не заканчивается — он превращается в постоянное внутреннее горение.

Что касается внутренней архитектуры, то здесь еще стоит упомянуть, что эскалаторы и лифты расписаны четырьмя художниками, вышедшими из стрит-арта. Графика Андрея Бергера, похожая на увеличенные отпечатки пальцев, превращает движение наверх в медитацию о памяти материала — меди, бетона, кожи города. Работы Дмитрия Аске, Алексея Луки и Максима Има преобразуют эскалаторные пролеты в небольшие персональные выставки, предваряющие вход в залы музея.

Дальше перед нами разворачиваются четыре истории: два этажа скульптуры, графики и живописи; Африка; «Dies Illa» Брускина и «Приют невинных» Бродского.

Премьерную программу музея Боровский собрал как многосерийный спектакль: три большие выставки плюс одна камерная экспозиция на террасе.

На втором и третьем этажах — главная скульптурная выставка «Шаг с пьедестала: скульптура в реальном пространстве», где московская и петербургская пластика второй половины XX — начала XXI века живет рядом с живописью и графикой неофициального и актуального искусства. Архитектор экспозиции — Юрий Аввакумов, и это чувствуется: зал устроен как город, в котором скульптура и живопись плавно перетекают и взаимодействуют друг с другом. Чтобы попасть на экспозицию, нужно отворить тяжелые медные пятиметровые двери, которые трудно назвать иначе, чем «порталы».

По ту сторону — тоже портал, но живописный — монументальный Евгений Чубаров, которого можно назвать русским Поллоком.

В центре — несколько поколений авторов, формировавших язык пластики: строгие формы Любови Холиной и Александра Игнатьева, пластицизм Михаила Ершова и Евгения Ротанова. Дмитрий Каминкер соединяет бронзу с реди-мейдами и архитектурными конструкциями, Роберт Лотош вырезает из камня ироничные жанровые сценки, Сергей Чернов превращает театральные костюмы в объекты — метафоры человеческих состояний. Современные художники Алла Урбан и Кирилл Александров по-своему расширяют представление о скульптуре. Урбан работает с природными материалами и механизмами, создавая «живые» инсталляции о памяти места, Александров исследует оптику и делает пространство вокруг частью работы.

Живописная часть выставки — отдельный сюжет. Раздел абстракции открывается подборкой Элия Белютина, рядом — «сигналы» Юрия Злотникова, в которых линии и цветовые импульсы складываются в систему знаков. Работы Эрика Булатова — про саму природу видения: плотные формы и «пустоты» в его полотнах открывают метафизический слой изображения. Геометрическая оптика Леонида Борисова и феноменология повседневности в работах Семена Файбисовича дополняют эту линию.

Боровский точно описывает эту оптику: художники здесь меньше заняты сюжетом и больше — самим способом видеть; живопись и скульптура становятся не картинкой, а инструментом восприятия. И в залах «Шага с пьедестала» это буквально физически чувствуется: ты все время то подходишь почти вплотную, то отходишь, чтобы поймать нужный ракурс.

В экспозиции крупные блоки работ художников выглядят как целые персональные выставки, и я как человек живописи оценила этот подход — возможность встречи и диалога. Живопись и рисунки обрамляют огромный зал второго этажа и на третьем плавно переходят в центр экспозиции: здесь Эрик Булатов (по моей информации, его «Поезд» прибыл в коллекцию летом 2025-го), Илья Кабаков, Олег Васильев, Виктор Пивоваров, Сергей Гета. Отдельно хочется отметить обширную подборку крупноформатной графики Олега Кудряшова.

Именно через эту часть выставки я прониклась стилем коллекционирования супругов Молчановых. Это не похоже ни на компульсивное собирательство «трофеев», ни на четкое следование трендам, когда обязательно нужно иметь хотя бы по паре работ каждого статусного имени. Здесь действуют избирательно, но, если художник запал в душу — берут оптом.

Четвертый этаж занимает крупнейшая в России экспозиция традиционного искусства Западной и Центральной Африки. Пространство выставки придумал архитектор Евгений Асс, и оно впечатляет. В какой-то момент начинаешь вспоминать роман Амоса Тутуолы «Моя жизнь в лесу духов»: здесь этот лес, наполненный причудливыми существами в образе масок и фигур. Ты идешь по залу с ощущением, что каждый предмет населен духами, которые могут быть хранителями, помощниками, учителями и пугающими персонажами.

В основе выставки — коллекция, которую почти тридцать лет собирал художник Михаил Звягин. В пресс-туре ее не случайно называют «творческим подвигом»: за этим стоят десятилетия поиска, интуиция и очень личный, «выразительный» принцип отбора, где сила образа важнее даты и музейной атрибуции. Сегодня этот гигантский массив находится в собрании музея; на открытии показывают 840 предметов — лишь часть собрания.

Экспозиция построена как система тематических «островов»: предки, инициация, власть, оружие, плодородие, магия, тайные общества, детство, память, животные символы. Это важная деталь: африканские маски и фигуры здесь не превращены в «экзотику под стеклом», а возвращены в логики, для которых они были замыслены — обряды, обучение, защита, память.

Отдельная линия — влияние африканской пластики на европейский модернизм. Здесь можно увидеть варианты белой габонской маски, которую связывают с ранним увлечением африканским искусством у «великолепной четверки» — Вламинка, Дерена, Пикассо и Матисса; маски д’мба из Гвинеи, знакомые по эскизам и полотнам Пикассо; маски и фигуры бауле из Кот-д’Ивуара с вытянутыми лицами и крошечными ртами, как у Модильяни. Завершают ряд габонские мбулу-нгулу — фигурки-реликварии, обитые металлом, которые переосмысляли Пикассо, Леже, Грис и Клее.

Научный консультант выставки, африканист Анна Сиим Москвитина подчеркивает: никакого единого «африканского искусства» не существует — есть множество региональных и этнических стилей, эпох и пластических решений. И в залах «ЗИЛАРТа» это многообразие проступает наяву.

Пятый этаж занимает масштабная инсталляция Гриши Брускина, художника, вышедшего из советского неофициального искусства и давно присутствующего в крупнейших музейных собраниях мира. Проект «Dies Illa» создан специально для «ЗИЛАРТа», архитектор экспозиции — Игорь Чиркин.

Работа развивает темы, впервые заявленные Брускиным на Венецианской биеннале 2017 года в проекте «Смена декораций»: архетипы, мифы и мотивы массовой визуальной культуры у него превращаются в притчу о человеческом присутствии в мире. В зале — фигуры, группы, объекты, свет, тени; материалы варьируются от гипса и дерева до мешковины и войлока, усиливая телесность.

Название «Dies Illa» («Тот день») отсылает к средневековому гимну и сразу задает масштаб. Сам Брускин говорит, что проект наполнен образами, в которых тревоги и катастрофы современности становятся аллегориями человеческих ошибок, страхов и надежд. Внутри этого пространства легко забыть о телефоне — оно устроено как театр, где зритель становится частью действия, а личный телесный опыт становится ключом к работе.

На террасе пятого этажа спрятан еще один артефакт музея — «Приют невинных» Александра Бродского. Бродский уже вписан в ткань района «Домом с голубями» — жилым домом, на карнизе которого сидят его огромные бетонные птицы. Теперь к дому добавился еще и «городской сарай», приросший к медному кубу музея.

Снаружи это выглядит как покосившийся, покрытый рубероидом деревянный домик, чудом уцелевший на фоне глянцевой новой архитектуры. Внутри — крошечный бар с несколькими столиками из «окаменевшего рома» и шумом прибоя. Атмосфера — фирменное «бодрое уныние»: место, где можно перевести дыхание после инсталляции Брускина и одновременно остаться внутри художественного высказывания.

У «ЗИЛАРТа» с самого начала амбиция — быть не только точкой на культурной карте, но и центром жизни квартала. Отсюда длинный день (музей открыт с утра до 22:00), детское интерактивное пространство и отдельные программы для семей и подростков.

Семейная программа строится вокруг идеи самоисследования через искусство. Здесь есть арт-терапевтический курс «вМЕСТЕ», созданный совместно с терапевтами студии «САМО», и подростковая лаборатория «Ателье-медиа», где искусство изучают через звук, городскую среду и работу с телом. Образовательная программа включает лекции, перформативные форматы и арт-практики.

Уже в декабре здесь обещают показ графического балета «Трапеция», цикл архитектурных прогулок с авторами домов в «ЗИЛАРТе», лекции искусствоведа Кирилла Светлякова и встречи о психологии искусства с Натальей Бехтеревой. Это тот случай, когда музей сразу запускается не как «зал с выставкой», а как живая экосистема.

Для жителей квартала это шанс иметь под домом не только набережную Марка Шагала, парк и ресторан, но и музей с шедеврами искусства XX–XXI веков. Для остальной Москвы — повод освоить новый маршрут «на юг», который больше не ограничивается парком «Коломенское» и Воробьевыми горами.

И в этом смысле «пожарный вход» остается для меня идеальной метафорой. Мы привыкли, что большой проект современного искусства открывается через парадный вход, с речами и вспышками камер. Но настоящий культурный ландшафт города строится из мест, куда можно войти в джинсах, с коляской, с пакетом из супермаркета, по дороге домой с работы.

Одиннадцать лет назад ажурный самосвал Дельвуа казался фантазией о будущем, в котором Москва когда-нибудь догонит Париж и Милан. Сегодня он стоит на бульваре Братьев Весниных перед медным кубом, и это будущее уже прибыло на перрон: с эскалаторами — объектами современного искусства, африканскими богами, «тем самым днем» Брускина и маленьким «Приютом невинных» на террасе. Осталось только зайти — можно даже через пожарный вход.