Сайт использует cookie-файлы. Оставаясь на сайте, вы даете свое согласие на обработку персональных данных в порядке, указанном в Политике конфиденциальности.
Художник Алексей Бевза: «Людям нравится то, что не пытается им понравиться»
INTRO запускает цикл интервью «Искусство в лицах», в которых ведет диалог с теми, кто создает, представляет и коллекционирует прекрасное. Открывает рубрику художник Алексей Бевза, чьи работы перед беседой мы разглядывали особенно пристально — редкость в эпоху дефицита внимания. В чуткий глаз редакции попали античные формы, мифологические образы и загадочные символы — поговорили о них и о положении вещей на арт-рынке.
Для начала немного банальностей. Как вы решили стать художником? Всегда ли было понимание, «кем хотите стать, когда вырастите»?
Если мы говорим о пути становления художника, творческого, мыслящего субъекта, всякая мелочь приобретает невероятное значение. Как это происходит, например, в автобиографическом романе Джеймса Джойса «Портрет художника в юности» (1916). Или достаточно вспомнить вообще любой байопик. Каждый шаг, каждый вздох накручиваются и насыщаются глубиной и потаенным смыслом. Думаю, это происходит в связи с особенностью самого жанра — фетишизацией жизнеописания. И пусть такая накачка создается зачастую искусственно и выглядит нелепо, на самом же деле этот подход очень верный. Ведь в соответствии с известной максимой Гермеса Трисмегиста — «что наверху, подобно тому, что внизу».
Биография художника, его личная мифология непременно аффектируются его искусством и художественным творчеством, которые не только неизбежно «бросают тень», если угодно, на его судьбу и жизненный путь, но и конституируют их, придавая им особое значение.
Я лично никогда не решал, что мне непременно нужно «стать художником». Это произошло само собой. В детстве я много рисовал людей и животных, но не потому, что мне нравился сам процесс рисования. Это как раз довольно скучно и порой утомительно. Это тяжелый труд. Мне нравился результат, а именно — эффект, который мои рисунки оказывали на окружающих. Эту своеобразную магическую силу и необъяснимую власть искусства я приметил довольно рано. Сейчас я много думаю о том, что искусство было изобретено в незапамятные времена изначально как государственная технология. Отсюда его властный магнетизм. Этот ресурс, на мой взгляд, искусство все еще не исчерпало.
Биография художника, его личная мифология непременно аффектируются его искусством и художественным творчеством, которые не только неизбежно «бросают тень», если угодно, на его судьбу и жизненный путь, но и конституируют их, придавая им особое значение.
Я лично никогда не решал, что мне непременно нужно «стать художником». Это произошло само собой. В детстве я много рисовал людей и животных, но не потому, что мне нравился сам процесс рисования. Это как раз довольно скучно и порой утомительно. Это тяжелый труд. Мне нравился результат, а именно — эффект, который мои рисунки оказывали на окружающих. Эту своеобразную магическую силу и необъяснимую власть искусства я приметил довольно рано. Сейчас я много думаю о том, что искусство было изобретено в незапамятные времена изначально как государственная технология. Отсюда его властный магнетизм. Этот ресурс, на мой взгляд, искусство все еще не исчерпало.
Расскажите о своей первой работе.
Такой вопрос обычно задают художникам, которые поздно начинают заниматься искусством. Свою самую первую работу я не вспомню при всем желании. Однако могу рассказать про интересный перформанс, который я устроил, когда мне было лет семь или восемь.
Дело было в Виннице, где я обычно гостил у бабушки летом. Я гулял по внутреннему двору многоподъездного дома и умирал от скуки. В центре двора тусовались какие-то дети и подростки. Впоследствии я с ними подружился. Я надел капюшон своей кофты на голову (так, чтобы не видно было лица), сложил руки в молитвенном жесте и стал нарезать круги по двору. Хотя каждый очередной круг был довольно длинным, я твердо решил, что буду повторять это действие 40 раз подряд. Тогда, если я не ошибаюсь, я надеялся обрести божественное откровение, ну или что-то вроде того. Не помню, чем кончилась эта затея. Вполне возможно, что вскоре я привлек внимание ребят, и они меня остановили. Так у нас появился повод познакомиться.
Дело было в Виннице, где я обычно гостил у бабушки летом. Я гулял по внутреннему двору многоподъездного дома и умирал от скуки. В центре двора тусовались какие-то дети и подростки. Впоследствии я с ними подружился. Я надел капюшон своей кофты на голову (так, чтобы не видно было лица), сложил руки в молитвенном жесте и стал нарезать круги по двору. Хотя каждый очередной круг был довольно длинным, я твердо решил, что буду повторять это действие 40 раз подряд. Тогда, если я не ошибаюсь, я надеялся обрести божественное откровение, ну или что-то вроде того. Не помню, чем кончилась эта затея. Вполне возможно, что вскоре я привлек внимание ребят, и они меня остановили. Так у нас появился повод познакомиться.
«Юнона»
Бумага, карандаш, 2022 г.
В ваших работах много отсылок к мифологии, античным и средневековым формам. Почему выбрали именно такие сюжеты и символы? Сразу ли нашли свой «почерк»?
Опять же, не могу сказать, что я сознательно что-то выбирал. Эти сюжеты и символы, о которых идет речь, в каком-то смысле сами меня нашли, так как оказались естественным продолжением моего художественного поиска и любви к великим произведениям искусства, привитой мне еще в художественном лицее моими учителями, в частности Зинаидой Николаевной Коротковой, за что я ей безмерно благодарен. Исторически так получилось, что самые выдающиеся из этих произведений были созданы в Средневековье, с оглядкой, в свою очередь, на Античность.
Помню, например, как часами мог разглядывать шедевры Северного Возрождения в Пушкинском музее, пытаясь проникнуть в их тайный смысл. Нет ничего удивительного в том, что именно эти исторические эпохи стали тем воздухом, которым я дышу до сих пор. Неразгаданных тайн и секретов там хватит на сотни жизней. Также вполне ожидаемо и то обстоятельство, что вместе с этой моей страстью к произведениям «старых мастеров» одновременно росло недоверие к современности, в особенности отображенной в искусстве.
Помню, например, как часами мог разглядывать шедевры Северного Возрождения в Пушкинском музее, пытаясь проникнуть в их тайный смысл. Нет ничего удивительного в том, что именно эти исторические эпохи стали тем воздухом, которым я дышу до сих пор. Неразгаданных тайн и секретов там хватит на сотни жизней. Также вполне ожидаемо и то обстоятельство, что вместе с этой моей страстью к произведениям «старых мастеров» одновременно росло недоверие к современности, в особенности отображенной в искусстве.
Как правильно подметил куратор Дмитрий Хворостов, в своих работах я не стремлюсь «поймать современность за хвост». Мне очень близко выражение Роберта Эггерса (режиссер «Носферату» (2024) «Маяк» (2019) «Ведьма» (2015)), которое я недавно прочел в его интервью: «Меня тошнит от одной мысли поместить в кадр автомобиль. От мобильника на экране хочется удавиться. Снять современную историю без мобильника в кадре ты не можешь, такова жизнь, вот я и не снимаю».
Главным героем моих произведений является сама история искусства. В частности, вдохновляясь подходом Аби Варбурга и его атласом «Мнемозина», я прослеживаю, как образы и сюжеты искусства прошлого реактуализируются, живут своей тайной жизнью и возникают то тут, то там на новых витках спирали истории в особом художественном измерении. Преимущественно меня интересуют мотивы, связанные с сакральными образами восточных религий, европейское и русское Средневековье, культура древних цивилизаций. Несмотря на это, моя практика не сводится исключительно к фигуративной живописи, но стремится к мультидисциплинарности: я нередко обращаюсь к пространственным инсталляциям, объектам, перформансам и перформативным лекциям. Последняя такая лекция проходила недавно в Центре Вознесенского под названием «Где нет параллелей и нет полюсов: метафизические пейзажи нездешнего в живописи от Ренессанса до Темной Оттепели».
Главным героем моих произведений является сама история искусства. В частности, вдохновляясь подходом Аби Варбурга и его атласом «Мнемозина», я прослеживаю, как образы и сюжеты искусства прошлого реактуализируются, живут своей тайной жизнью и возникают то тут, то там на новых витках спирали истории в особом художественном измерении. Преимущественно меня интересуют мотивы, связанные с сакральными образами восточных религий, европейское и русское Средневековье, культура древних цивилизаций. Несмотря на это, моя практика не сводится исключительно к фигуративной живописи, но стремится к мультидисциплинарности: я нередко обращаюсь к пространственным инсталляциям, объектам, перформансам и перформативным лекциям. Последняя такая лекция проходила недавно в Центре Вознесенского под названием «Где нет параллелей и нет полюсов: метафизические пейзажи нездешнего в живописи от Ренессанса до Темной Оттепели».
Applo fugiens
Обложка для альбома millimillenary — «Покой и Воля», 2024 г.
Как понимать современное искусство простому обывателю? Надо ли искать, «что хотел сказать художник», или зритель вправе самостоятельно интерпретировать произведение?
По меткому замечанию искусствоведа и арт-критика Юлии Тихомировой, «Интерпретация — это не „что хотел сказать автор“. Интерпретация — это „что у автора получилось“». Относительно «современного искусства» могу сказать по собственному опыту, что лучше вообще не знать, что хотел сказать автор, дабы потом не разочаровываться.
Дело в том, что изобразительное искусство, на мой взгляд, всегда «берет свое» — что бы там ни пытался сказать художник. Ибо, коль скоро «современное искусство» — это все же «искусство», оно неизбежно является проводником магических (контагиозных и симпатических по Джорджу Фрэзеру) влияний в мире. В этой связи я бы хотел процитировать куратора Ивана Ярыгина: «Скептическое и необязательное — пусть и заинтересованное — отношение к теории современного искусства открывает горизонт и простор: можно не бояться быть банальным. Банальное подчас небанально».
Дело в том, что изобразительное искусство, на мой взгляд, всегда «берет свое» — что бы там ни пытался сказать художник. Ибо, коль скоро «современное искусство» — это все же «искусство», оно неизбежно является проводником магических (контагиозных и симпатических по Джорджу Фрэзеру) влияний в мире. В этой связи я бы хотел процитировать куратора Ивана Ярыгина: «Скептическое и необязательное — пусть и заинтересованное — отношение к теории современного искусства открывает горизонт и простор: можно не бояться быть банальным. Банальное подчас небанально».
Художник порой не хочет, а эстетическое измерение в его искусстве все равно возникает. Ему и всем остальным назло. Я считаю крайне полезным «мифоманить» искусство и «мисридить» его, то есть видеть под самым неожиданным углом и говорить о нем в самых необычных выражениях.
Изобразительное искусство, в частности живопись — это абсолютно доказательная наука. Доказательства — это вообще единственное, что у живописи имеется. Живопись предоставляет нам убийственно точные ответы на вопросы, которые никто никогда не задавал, которые еще никому просто не успели прийти в голову. И самое важное в этой связи — суметь правильно сформулировать вопрос, ответ на которые уже перед нами. Кроме того, мне не очень нравится слово «обыватель». Это грубый термин, оценочный. Гораздо лучше подходит «профан». «Мисридинг» и "мифомайнинг" — это такие классные упражнения, которые я всем рекомендую практиковать. Очень развивает интуицию и воображение!
Сегодня маркетинг решает. Как художнику продвигаться (и продаваться) в современных реалиях? Важно ли быть медийным, чтобы иметь коммерческий успех? Или все же важнее соблюдать баланс, чтобы интерес к "личному бренду" художника не превышал интерес к тому, что он создает?
Сегодня маркетинг решает. Как художнику продвигаться (и продаваться) в современных реалиях? Важно ли быть медийным, чтобы иметь коммерческий успех? Или все же важнее соблюдать баланс, чтобы интерес к "личному бренду" художника не превышал интерес к тому, что он создает?
В недавней публичной дискуссии, приуроченной к выходу переводного издания книги «Современная живопись» Сюзанны Хадсон, художник Владимир Дубосарский произнес любопытную мысль. Он сказал, что раньше было важно, что рисует художник — например, религиозный сюжет или какой-то заказной портрет знатного господина. Потом стало важно, как художник рисует — революция в искусстве: импрессионизм, модернизм, авангард. Далее стало важно, кто рисует — художник-селебрити: Энди Уорхол, Бойс, Ив Кляйн и т. д. Теперь же, по утверждению Дубосарского, важно, где художник находится (какая институция его представляет и в пределе — страна). Мне очень нравится эта идея.
Любые усилия художника тщетны в сравнении с возможностями институции. Действительно, вы можете сделать очень много для развития личного бренда, используя соцсети и интернет. Однако художественный мир и экспертное сообщество вас все равно не примет, ибо они могут себе позволить даже не считаться с вашим существованием, не замечать его. Бодрящая и отрезвляющая мысль, согласитесь. И это очень правильно и важно, так как институции становятся чем-то вроде средневековых монастырей, хранящих знание, веру и дисциплину. Подобно катехону они противостоят злу в искусстве, утверждают вертикаль высокого художественного идеализма. И пытаются отсрочить неминуемый конец света.
Любые усилия художника тщетны в сравнении с возможностями институции. Действительно, вы можете сделать очень много для развития личного бренда, используя соцсети и интернет. Однако художественный мир и экспертное сообщество вас все равно не примет, ибо они могут себе позволить даже не считаться с вашим существованием, не замечать его. Бодрящая и отрезвляющая мысль, согласитесь. И это очень правильно и важно, так как институции становятся чем-то вроде средневековых монастырей, хранящих знание, веру и дисциплину. Подобно катехону они противостоят злу в искусстве, утверждают вертикаль высокого художественного идеализма. И пытаются отсрочить неминуемый конец света.
Как вы относитесь к тому, что у одного художника может быть две стороны творчества: та, которая продиктована его внутренним порывом, и коммерческая? Должен ли художник адаптировать творчество под массового потребителя? И кто тогда аудитория — коллекционеры, ценители или простые зеваки, которые пришли в галерею?
Внутренний порыв может быть связан и с коммерческим успехом. Думаю, это нужно учитывать. Что, если какой-то художник — тайный жрец Мамоны? Всякое бывает. Адаптироваться под массовый запрос нужно, но очень хитрым образом. Дело в том, что, я уверен, никакой «широкой аудитории» не существует. И «массового потребителя» тоже. Это выдумки маркетологов.
Парадоксальным образом людям нравится именно то, что не пытается им понравиться. Им нравится все «новое», неожиданное, смелое и безумное. Когда они видят, что их пытаются обмануть и подсунуть им нечто «массовое», усредненное, успокоенное, тогда они вправе чувствовать себя уязвленными. Ведь тот, кто так поступает, по-видимому, относится к ним не лучшим образом. «Коллекционеры, ценители и просто зеваки» — зачастую одни и те же люди. На них можно не равняться, это не главная аудитория. От главного нашего Зрителя (он же и единственный Автор) все равно ничто не укроется. Он все видит, причем во сне (как правило, при 40 градусах). Мы все Ему просто снимся.
Парадоксальным образом людям нравится именно то, что не пытается им понравиться. Им нравится все «новое», неожиданное, смелое и безумное. Когда они видят, что их пытаются обмануть и подсунуть им нечто «массовое», усредненное, успокоенное, тогда они вправе чувствовать себя уязвленными. Ведь тот, кто так поступает, по-видимому, относится к ним не лучшим образом. «Коллекционеры, ценители и просто зеваки» — зачастую одни и те же люди. На них можно не равняться, это не главная аудитория. От главного нашего Зрителя (он же и единственный Автор) все равно ничто не укроется. Он все видит, причем во сне (как правило, при 40 градусах). Мы все Ему просто снимся.
«Принцессы и нищие»
ППСС, 2025 г.
Сегодня зритель все чаще смотрит на произведения через призму контента и использует их скорее как фоны для фотографий. Мало кто думает, мыслит, смотрит и, главное, видит. Как зацепить даже тех, кто видит в искусстве контент для известной соцсети? И нужно ли это?
Многие художники уже давно подстроили свои творческие методологии под этот запрос и создают произведения с учетом того, что их работы будут использованы как фон для селфи. Еще Леонардо да Винчи отмечал, что «существует три разновидности людей: те, кто видит; те, кто видит, когда им показывают; и те, кто не видит». Художники, как истинные «философы» (так называли себя алхимики древности), должны быть способны уловить сверхчувственные вибрации мира идей, дабы перевести их в материальную форму. Их творения могут становиться мостами между видимым и невидимым, между материальным и духовным миром. Мне кажется, что было бы особенно забавно использовать тактики мимикрии под ни к чему не обязывающий «фон» для столь высокой цели. Сделал вроде бы обычную «себяшку» и в то же самое время приобщился к тайному знанию.
Существует ли конкуренция в арт-комьюнити или «все свои»?
Наверное, существует. И очень жестокая. Но нужно осознавать, что жизнь так называемого арт-комьюнити не имеет никакого отношения к искусству. Это просто большая группа зачастую случайных людей, возникающая вокруг институций — центров притяжения, культурного производства, рынков знания, трудоустройства, «полезных знакомств». Настоящая конкуренция ведется на скрытом от глаз плане, на недоступном для посторонних метафизическом уровне. Так что неважно, кого мы считаем «своим» или «чужим» — ведь наши личные предпочтения ни на что не влияют.
Слева: «Антиной», бумага/карандаш, 2016 г. Справа: «Хонсу», бумага/карандаш, 2016 г.
Апогей творчества для художника — существует ли он или есть только путь? Когда можно считать себя успешным?
Интересный вопрос. Думаю, логично было бы предположить, что апогей творчества для художника — это вечная слава и его бессмертное пребывание в истории искусства. Перефразируя Кабакова: «В прошлое возьмут не всех!» То есть своими произведениями искусства художник должен попытаться создать нечто вроде эликсира бессмертия. Однако пребывание в посмертии у разных художников, конечно, очень сильно отличается.
Для поддержания высококачественного бессмертия и комфортного путешествия в загробном мире необходимы музеи, которые ошибочно сравнивают с кладбищами. Своим сложно устроенным функционалом они скорее напоминают древнеегипетские пирамиды. Можно даже сказать, что это особые лаборатории или НИИ, основная задача которых — постоянное воскрешение выдающихся людей. Или можно еще посмотреть на музеи в оптике русских космистов, представить их своеобразными звездолетами, транспортирующими души «отцов» по ту сторону бесконечности…
Ну, а если серьезно, чтобы считать себя успешным, вообще необязательно добиваться успеха в чем-либо. «Пусть я нищий, — сказал французский поэт Поль Валери, — но я король над своими обезьянами и попугаями» («Мифомания» Е. В. Головин, 2021). Или, как говорил Гамлет: «Я могу быть заключен в ореховую скорлупу и все равно считать себя царем бесконечного пространства… о, если бы мне только не снились дурные сны!»
Для поддержания высококачественного бессмертия и комфортного путешествия в загробном мире необходимы музеи, которые ошибочно сравнивают с кладбищами. Своим сложно устроенным функционалом они скорее напоминают древнеегипетские пирамиды. Можно даже сказать, что это особые лаборатории или НИИ, основная задача которых — постоянное воскрешение выдающихся людей. Или можно еще посмотреть на музеи в оптике русских космистов, представить их своеобразными звездолетами, транспортирующими души «отцов» по ту сторону бесконечности…
Ну, а если серьезно, чтобы считать себя успешным, вообще необязательно добиваться успеха в чем-либо. «Пусть я нищий, — сказал французский поэт Поль Валери, — но я король над своими обезьянами и попугаями» («Мифомания» Е. В. Головин, 2021). Или, как говорил Гамлет: «Я могу быть заключен в ореховую скорлупу и все равно считать себя царем бесконечного пространства… о, если бы мне только не снились дурные сны!»
Может ли нейросеть заменить художника?
Да, конечно! В особенности плохих и очень плохих. Со временем она будет способна заменить средних, а потом и хороших. Выживут лишь сильнейшие, останутся только лучшие из лучших. Таким образом, известная максима Йозефа Бойса нуждается в уточнении: каждый человек — художник, пока в дело не вступит ИИ.
Кого бы вы купили в свою коллекцию? Назовите 5 молодых имен и 5 известных.
Из молодых художников: Полина Шкапина, Даша Кузнецова, Кирилл Гатаван, Семён Галинов, Надежда Благонравова (кстати, некоторые из них уже есть в моей коллекции). Из известных: Егор Кошелев, Олег Доу, Александр Купалян, Алексей Беляев-Гинтовт, Павел Пепперштейн.
Кого бы вы купили в свою коллекцию? Назовите 5 молодых имен и 5 известных.
Из молодых художников: Полина Шкапина, Даша Кузнецова, Кирилл Гатаван, Семён Галинов, Надежда Благонравова (кстати, некоторые из них уже есть в моей коллекции). Из известных: Егор Кошелев, Олег Доу, Александр Купалян, Алексей Беляев-Гинтовт, Павел Пепперштейн.
«Взор Изумруда»
Бумага, масло, 2019 г.
Фото: личный архив героя
Статьи раздела «Гедонизм»